Вот и мы летим в Урумчи на ярко-зеленом самолете авиакомпании S7 в окружении армянских торговцев. Для кого-то Урумчи – «ворота», для большинства наших попутчиков – это базар. Да еще самый большой в регионе. Сюда съезжаются коммерсанты со всех регионов бывшего Советского Союза. Русскую речь на улицах этого города можно услышать почти столь же часто, как уйгурскую или китайскую. И вывески у большинства магазинов триязычные. Правда, то что написано по-русски как минимум вызывает улыбку, а то и нуждается в расшифровке: «Комплектное оборудование для самогонящего пива», «Питье молочного продучта, пакуя оборудование», «Изготовление снадобий биохимии», «Выдувной аппарат бутылки – мороженая машина».
Урумчи – город космополитичный, тут хватает места китайцам, уйгурам и даже случайно заехавшим сюда европейцам, оставшимся здесь жить и образовавшим своеобразную «коммьюнити» со своими барами и ресторанами.
Чтобы начать велоэкспедицию нам, как минимум, были необходимы велосипеды. Увы, московские спонсоры подвели, и нам осталось уповать лишь на то, что качество китайских велосипедов не окажется слишком «китайским». Одно время мы даже подумывали переименовать экспедицию в «На велорикшах по Гималаям», но расстояния здесь такие, что путешествие на красиво декорированной велоколяске заняло бы несколько лет и вообще могло бы не закончиться.
Итак, мы попали в небольшой магазинчик, где нам на заказ собрали два вполне приличных велосипеда. Пожилой интеллигентный хозяин бизнеса, как мог, постарался нам объяснить, что и как регулировать, и что делать в случае возможных поломок. Слух о том, что двое русских собираются доехать на велосипедах до Тибета, пронесся по городу, и в магазинчике к нам подошел молодой китаец. Он давно мечтал отправиться в такое путешествие и нуждался в компании. У него был шикарный дорогой велосипед с разными навесками, назначение которых было мне неизвестно. Парень запасся подробнейшими картами местности и даже сделал от руки график с расписанными высотами. Это был профессионал, готовящийся к сложнейшему велопоходу (а веломаршрут по Тибету считается самым сложным и опасным в мире) давно и основательно. На его фоне мы были абсолютно зелеными новичками, плохо понимающими с какой стороны браться за насос и для чего нужны переключатели скоростей. Мы не представляли всех опасностей и трудностей пути, но знали точно, что поедем. Парень обещал с нами связаться, но не позвонил. Видимо, все же так и не решился на столь сложную экспедицию.
На улице Гуанмин рядком расположились предсказатели судьбы. Они выглядели очень эффектно в своих средневековых китайских нарядах. Что же приготовила нам судьба в ближайшие месяцы? Мы не стали спрашивать предсказателей, ведь ответ все равно был бы на китайском языке…И вот поезд Урумчи-Кашгар. Велосипеды упакованы в коробки и едут в багажном вагоне, мы едем в общем – как всегда экономим. Ехать больше суток. В общем вагоне суета: шумные курящие люди с пузатыми, перетянутыми веревками баулами. Спать можно лишь уронив голову на столик и уткнувшись в грудь дородной уйгурки. Ее дети наполняют пластиковую бутылку водой и принимаются играть в волейбол. Иногда бутылка падает на головы дремлющих пассажиров, слабо поругивающихся в ответ. Какой-то парень принимается хулиганить, кидать мусором в пассажиров, и случайно попадает в проходящего мимо милиционера. Тот хватает хулигана за шкирку и вытаскивает из вагона. Становится спокойнее. На одной из станций трое безбилетников прячутся в туалете, но проходящий по вагону контроль (лично у нас за время поездки проверяют билеты 7 раз) хитрецов обнаруживает и заставляет сдаться. Кто-то спит прямо на полу, кто-то жует, кто-то играет в карты. Периодически появляющаяся проводница выгребает из-под лавок горы мусора. Кажется, что общий вагон – это цех по переработке конфет, лимонада, сигарет и китайской лапши в пластиково-бумажные отходы.
Наконец, Кашгар. Отсюда мы и начнем свой поход. Этот город славен своим впечатляющим уйгурским рынком, старинными мечетями, а также тем, что здесь стоит статуя Мао Цзе Дуна, одна из самых больших в стране.Старый центр – один большой базар. Здесь продают седла, меховые шапки, острые уйгурские ножи, цветные ткани. Торгуют все кому можно, и даже те, кому нельзя. За «безлицензными» торговцами азартно гоняются полицейские на микроавтобусе. А нарушители весело разбегаются, толкая перед собой пятиметровые тележки увешанные всякой всячиной. Возможно они даже родственники, и вечером кум пойдет к куму забирать свое барахло, чтобы продолжить торговлю назавтра. Но днем каждый занимается своим делом – одни нарушают, другие ловят нарушителей.
Женщины здесь укутаны в паранджу, по улицам прохаживаются подметальщики в белых, как у врачей, халатах и респираторных масках, в Интернет-кафе можно выбрать компьютер с интерфейсом по вкусу – с китайскими иероглифами или уйгурской вязью. На всех перекрестках жарят шашлыки, а поев, уместнее сказать тюркское «рахмат» вместо китайского «се-се» и наградой за политкорректность вам будет ослепительная улыбка продавца.
 |
Тянутся по краям дороги синдзянские степи. Люди весело приветствуют нас, а на остановках подходят пощупать наши велосипеды, столь необычные для этих мест. Интересуются, американцы мы или пакистанцы? И очень радуются, когда говорим, что русские. Кто-то даже немного знает русский язык: «Русские?! Хорошо! Молодец! Павел Корчагин!» Поначалу любопытствующая публика стесняется подходить, побаивается. Но стоит самому смелому подобраться поближе и ухватиться рукой за велорюкзак, как тут же толпа зевак вырастает со скоростью лавины.
От сельских жителей недалеко ушли и городские. По дороге нас обгоняет блестящий «бьюик» и целое семейство выскакивает на дорогу, чтобы снять нас на видеокамеру. А потом, подкупив нас четырьмя бутылками питьевой воды, снимается и с нами вместе.А еще на нас оглядываются местные ослы, коровы и верблюды – для них мы тоже в диковинку.
Усевшись на обочину, отдыхаем от трудов, раскупорив купленную в Урумчи пачку изюма. На пачке по-английски написано «элитный изюм в форме лошадиного вымени». Какое поэтичное сравнение, чисто уйгурское!
Проезжаем городок Янычар. Основной бизнес здесь – изготовление и продажа острых уйгурских ножей. Брэнд «янычар» существует давно и неплохо зарекомендовал себя за столетия османских войн. Но кривые янычарские ятаганы уже не в моде. Лучше расходятся маленькие перочинные ножички: китайские туристы дюжинами раскупают их на подарки.
После городка Каргалык начинается знаменитая трасса G-219, она же Западная тибетская дорога, так долго бывшая закрытой для иностранцев. Тибет всегда был обособлен и не слишком радушен к приезжим. В свое время за влияние на этот регион боролись две суперимперии – Британская и Российская. Эх, если бы наши победили – фантазируем – тогда появились бы две новые советские республики: Синдзянская и Тибетская. Потом Союз, как водится, развалился бы, но в Тибете до сих пор говорили бы по-русски, а московские рынки делили бы между собой тибетская и синдзянская преступные группировки.
Едем дальше. Теперь сельские жители реагируют на нас гораздо спокойнее и почти не удивляются. В их глазах можно прочесть: «А-а, это городские. У них там еще и не такие встречаются…»
Дорога идет то вверх, то вниз. Вниз катиться легко, а вверх – попробуйте-ка! Изо всех сил жму на педали, уговариваю велосипед: «Ну, пожалуйста, родной… Ну, давай…» Но китайский велосипед делает вид, будто не понимает по-русски и на очередной горке норовит встать как вкопанный. Приходится слезать и толкать его руками.Синдзянская экзотика постепенно уходит, но тибетская еще не появляется. Промежуток занимает унылая китайская действительность с грязными маленькими кафе, где руки надо мыть в тазике, в котором уже поплескалась дюжина предшественников, а навесные потолки сплетены из этикеток от лимонадных бутылок. Зато везде можно найти непременные термосы с кипятком и зеленый чай.
Вот и первые тибетские грузовики: их кабины украшены свастиками, а радиаторы – белыми шелковыми шарфами-хатаками, которые традиционно преподносят ламам в знак почтения. Пейзажи сменяются. Кажется, все те же горы, но формы и краски совсем другие, невероятные, сочные – хоть я и не художник, но жалею, что не захватил с собой кисти и мольберт.
И все же красота здешних гор коварна, слабого может и убить. Один из местных перевалов Чирагсалди Ла имеет дурную славу – периодически здесь погибают туристы, а несколько лет назад отправился в мир иной целый отряд китайских солдат. Этот перевал мы благополучно минуем и даже поднимаемся еще выше. В деревушке Сумжи на высоте 5080 метров останавливаемся на ночлег. И вот тут-то нас настигает приступ горной болезни такой силы, что нам едва удается его пережить.
Четыре дня я лежу в коме. Только две картинки в сознании. Первая: улыбающееся семейство нарядно одетых тибетцев перед открытым входом в нашу палатку. Вторая: я в холодной темноте, а Юра пытается надеть на меня свитер и засунуть в спальный мешок. На четвертый день прихожу в себя. Голова болит, говорить не могу, думать не могу, ходить не могу. Полчаса трачу, чтобы надеть кроссовки, зашнуровать уже не получается. Отхожу от палатки на несколько метров, цепляясь за все что можно. На этом поход заканчивается – сил больше нет.
К счастью, на сцене появляются военные с местной базы – позвали тибетцы. Китайская армия берет на себя заботу обо мне. Юра говорит, что на второй день нашей болезни через деревушку проезжали русские автостопщики и нечаянно военных обеспокоили. После этого тибетцы перестали приносить нам воду и булочки... Я ничего такого не помню... Юре тоже было не сладко, но он хотя бы сохранял вменяемость все эти дни.Военные принимаются за мое лечение. Дышу кислородом, глотаю разноцветные таблетки, сижу под капельницей, выпиваю три флакона глюкозы и получаю уколы. K вечеру я способен ковылять по округе (при помощи Юры) и даже съесть пару ложек риса.
На следующий день базу должны эвакуировать в Али. С вечера Юра громко завидует: «Мне тоже плохо, и хоть бы одну пилюлечку дали... А ему три кислородных подушки, капельницу, уколы...» Хотя таблетки ему предлагали, но он их так и не принял.
Предрассветным утром по холоднющему двору бродит жутковатый призрак и размахивает длинными рукавами армейского бушлата. Китайские солдаты призрак ловко обезвреживают и бушлат отбирают. Под ним скрывается вконец замерзший Юра...
Военные грузовики загружают армейским барахлом, а также нашими рюкзаками и велосипедами. Мы отправляемся в путь. В этот день я ковыляю самостоятельно и даже иногда таскаю тяжелую сумку с фотоаппаратом.
Путешествие необычайно сложное. Мы вместе с солдатами сидим в тентованном грузовике на пыльных мешках, застреваем в ногах друг у друга и вскоре сами покрываемся толстым слоем пыли. Юра острит: «Экспедиция журнала ГЕО по Тибету. Теперь на пыльных мешках…»А я обнаруживаю у себя странные особенности. Всякий раз, закрывая глаза, вижу цветные шарики катящиеся по наклонной плоскости, узоры и разные предметы повторяющие сами себя до бесконечности. Могу заказать изображение любого предмета, и оно тут же появлялась в тысячных количествах, объемное и яркое. Кажется, что в моем характере тоже произошли изменения – появилась властность, которой никогда раньше у себя не замечал, да и творческие качества резко усилились. Пока меня трясет в грузовике, сочиняю несколько бизнес-проектов, с десяток лекций по литературе и одну по географии, а также подробнейший план строительства собственной империи, причем в активе у меня лишь синдзянский нож и горстка оборванных крестьян. Когда мы добираемся до городка Руток, где останавливаемся на ночлег, я уже владею несколькими крупными замками и как раз составляю новый свод законов, предусматривающих за неповиновение императору (то есть мне) самые жестокие кары.
Находиться в мире фантазий неплохо, но в реальном мире я пока с трудом переставляю ноги. Плохо работает вестибулярный аппарат. Чтобы не упасть хватаюсь за разные предметы или за Юру. Ступни ног потеряли чувствительность, как будто онемели. Шевелить ими могу, но ощущения странные.
Несмотря ни на что решаем продолжать экспедицию. Али встречает солнцем и связками ритуальных флагов лунгта на близлежащей горе. Слово «лунгта» означает «воздушная лошадь». Это флаги с мантрами, которые должен разносить по воздуху ветер. Еще одно инновационное решение для вечно актуальной задачи – улучшения кармы. Зачем молиться, когда за вас это может делать ветер? Или молитвенный барабан со списком мантр? Лучше всего, когда к барабану приделаны лопасти пропеллера. В Европе устанавливают ветряки для выработки электричества, а в Тибете – для улучшения кармы. Ветряки – для продвинутых богомольцев, а флаги – для простых. Разноцветные тряпочки, украшают все возвышенности Тибета, на которые ступала нога местного жителя.
На рассвете поднимаемся на гору, чтобы посмотреть, как горожане зажигают на алтаре ароматные палочки и разбрасывают бумажные листочки с мантрами.
Али, бывший некогда скромной унылой деревушкой, нынче превращается в глянцевый современный город с отелями, банками и интернет-центрами. Повсюду идет строительство – множество новых зданий, улиц и площадей – но большинство из них пустует. Похоже, что город ждет переселенцев. Неужели его планируют заселить китайцами? Однако на главной (совершенно пустой) площади установлены помпезные монументы изображающие именно коренных жителей региона – тибетцев.Как известно, отношения между Китаем и Тибетом очень непростые. Со времен «культурной революции» около ста тысяч тибетцев во главе с 14-м Далай-ламой находятся в изгнании. Лидер тибетцев давно мечтает вернуться домой, пусть даже не в качестве духовного и светского руководителя региона. Ему 71 год, он мечтает умереть на родине, как может об этом мечтать находящийся на чужбине пожилой человек. Борьба за независимость Тибета уходит в историю, остаются люди надеющиеся когда-нибудь вернуться домой.
А в 2008 году в Китае пройдут Олимпийские Игры. Страна проводит невиданную по размаху подготовку к этому событию, рассчитывая громко заявить миру о своих успехах. Возможно, еще до начала Олимпиады правительство Китая сделает эффектный жест: все тибетцы в изгнании будут амнистированы и смогут вернуться домой. Они займут новые комфортабельные дома, будут ходить в шикарные театры, а их администрация займет грандиозное свежеотстроенное здание. Новая благоустроенная жизнь положит конец сепаратистским настроениям, и даже самые шумные критики Китая не смогут ни в чем упрекнуть правительство Поднебесной и омрачить проведение Олимпийских Игр. Если так, то это будет изящный и мудрый ход со стороны китайского правительства, а в повседневной жизни Тибета произойдут значительные перемены.
И все же цивилизации будет нелегко поглотить упрямых тибетцев, предпочитающих жить так, как жили их предки. В фотолаборатории видим картину: крестьяне из близлежащей деревни пришли фотографироваться на документы. С ними переводчик, знающий немного по-китайски. Лица тибетцев измазаны жиром, на головах высокие разноцветные меховые шапки с «ушами», к поясам подвешены настоящие мечи в ножнах. Но даже таким колоритным персонажам приходится проходить обязательную паспортизацию – указ китайских властей.Становится холодно. Мою любимую зеленую штормовку, в которой я объехал Латинскую Америку, уже ни к чему брать с собой. Но и выбрасывать ее не годится. В поисках человека, которому ее можно было бы подарить, колесим по городу. На одном перекрестке обнаруживаем целую группу молодых людей в неопрятной одежде, респираторных масках и с лопатами в руках. Они сидят прямо на мостовой. Мимо проезжает мотороллер, и его владелица что-то выкрикивает. Толпа с лопатами вскакивает на ноги и бросается в сторону девушки. Но получить работу удается лишь одному счастливчику. Остальные работяги потерянно топчутся на тротуаре. Подхожу к ним и, демонстрируя куртку, начинаю ее расхваливать на русском языке. Обычно китайцы, если говоришь с ними на незнакомом им языке, с трудом вникают в суть вещей. Но тут нужда заставляет быть сообразительным. Пока остальные стоят раскрыв рты, один из парней ловким движением регбиста бросается ко мне и хватает куртку. Что ж, его приз – модная надпись на спине «Экспедиция GEO»
Выезжаем из Али в сторону священной горы Кайлаш, но тут, вот незадача, у юриного велосипеда снова рвется цепь, да еще ломается задний переключатель. Решаем, что Юра вернется в город и займется ремонтом, а после догонит меня. Груженый булыжниками самосвал увозит Юру с велосипедом, и я остаюсь один.
Целый день отчаянно кручу педали, пока хватает энергии. В какой-то момент меня обгоняет трактор с прицепом. По примеру местных жителей я решаю прицепиться к нему, чтобы сэкономить силы. Увы, справиться с управлением не удается, и велосипед швыряет на асфальт. Видимо, берегут меня духи Тибета: отделываюсь несколькими царапинами и рваными штанами. Проехав еще чуть-чуть, усаживаюсь отдохнуть на обочине. Возле меня останавливается идущий в обратную сторону трактор. Тибетец в черных очках и со связкой амулетов на шее спрашивает, не нужна ли помощь. Общаемся при помощи жестов, и я узнаю, что в нескольких километрах впереди есть постройки, возле них можно поставить палатку, глиняные стены защитят ее от ветра. Напоследок тракторист интересуется, нет ли у меня фотографии Далай-ламы ему в подарок. Но у меня нет: китайские фискальные органы все еще относят подобный товар к категории запрещенных. Водитель скорбно вздыхает и отправляется дальше.
Несколько дней я борюсь с бездорожьем (асфальт после Али как-то быстро кончается), периодически оглядываясь назад, не появится ли грузовик с Юрой. Но Юра не появляется. На четвертый день решаю заночевать в деревушке. Расположена она в стороне от дороги, и добраться до нее нелегко. Уже темнеет, я тороплюсь и несколько раз въезжаю в маленькие, но очень холодные речушки. Кроссовки мокрые насквозь, ноги мерзнут. Думаю: наверное, это очень хорошая деревня и меня там ждет теплый прием, раз по дороге к ней я терплю такие муки. Еду на свет и оказываюсь в местном госпитале. Обычный дом, в нем живут доктор Тенчо и монах древней религии бон, специально приехавший в Дарчен из отдаленного монастыря, чтобы изучать медицину. Ах, да, небольшой поселок, до которого я добрался, оказался знаменитым Дарченом, откуда начинается паломничество-кора вокруг овеянной легендами горы Кайлаш.
Эта гора почитаема представителями всех основных религий региона: буддистами, индуистами, джайнами, а также адептами религии бон. Возле нее расположены истоки крупнейших местных рек: Карнали, впадающей в Ганг с юга, Инд с севера, Сутлеж с запада и Брахмапутры с востока. Считается, что круг-кора вокруг Кайлаша способен избавить от всех грехов нынешней жизни. Тем же, кто умудрится сделать 108 кругов, заодно прощаются грехи и всех прошлых жизней, и настойчивый пилигрим автоматически достигает нирваны. Но даже один круг сделать непросто – 52 километра по крутым горным тропинкам могут показаться легкой прогулкой разве что для неутомимых тибетских яков. Для человека же такой поход на высоте до 5600 метров – серьезное испытание. Особо религиозные паломники усложняют себе задачу, выполняя простирания – падая ниц и буквально проползая маршрут на животе. Их тела предохраняют жесткие защитные фартуки, наколенники, а на руки надеваются толстые перчатки или обычные тапочки. Большинство иностранцев проходят кору за три дня, ночуя в палатках или специальных ночлежках - «гест хаусах». Тибетцы, как правило, проходят весь путь за один день. Угнаться за ними невозможно.В мохнатой синдзянской шапке, с посохом и в шлепанцах шагаю по тропинке. В шлепанцах, потому что кроссовки промокли. К тому же с ногами что-то неладное. Вернувшаяся чувствительность стала гиперчувствительностью. Кажется, что в ступни мне забиты гвозди, каждый шаг причиняет невыносимую боль. Но это ничего – ползущим по острым камням паломникам тоже нелегко. Иду небыстро, древние тибетские бабушки с внуками обгоняют меня также легко, как модные туристические «лэнд круйзеры» обходят фырчащий и дымящий мотоблок на тибетских дорогах. Наверное, на типичного туриста я не похож. Встречные тибетцы машут мне одобрительно руками и угощают сыром из молока яков и кусками сахара, придающего силы.
Вдоль тропинки раскиданы разные тряпки, шапки, обувь. Неизвестные (но многочисленные) злоумышленники превратили священный путь в обычную свалку. На самом деле это своеобразный ритуал – избавляясь от старых грехов и старой жизни, паломники выкидывают часть старой одежды. В этих же местах раньше хоронили умерших. Точнее, их тела разрубали на куски и оставляли на съедение диким зверям и птицам. Этот обряд проводят и сейчас, но увидеть его не просто – иностранцам запрещено появляться в местах захоронений, расположенных вдали от праздных глаз. Лишенные же привычной пищи здоровенные черные вороны и поныне летают вокруг священной тропы, с интересом поглядывая на паломников.Весь путь я прохожу за два дня. Последние часы коры иду на автомате, совершенно не чувствуя ног. Добравшись до дома доктора, просто валюсь на кровать (выделенную мне в одной комнате с монахом) и тут же засыпаю. На следующий день я не могу ходить. Даже просто встать с кровати и удержаться на ногах оказывается проблемой. Приходится еще на день задержаться в Дарчене.
- Ходить вокруг горы по часовой стрелке – это придумали индусы. На самом деле нужно ходить в обратную сторону, - говорит доктор Тенчо, намазывая мои многострадальные ноги чудодейственной тибетской мазью, сделанной на основе ячьего масла пополам с навозом. Также как и гостящий у него монах, Тенчо исповедует древнюю религию бон и неодобрительно относится к «нововведениям».
Выбираюсь в поселок за продуктами, опираясь на свой посох. Ноги идут еле-еле. Даже не знаю, как продолжать путешествие…
Но вот, новый день. Сажусь на велосипед, чтобы ехать дальше в сторону озера Манасаровар, тоже священного. Если не наступать на землю, а просто крутить педали, то боли почти не чувствуется. За день доезжаю до последнего поселка возле озера – Хор Ку. Отсюда начинается длинная дорога в сторону Саги, ближайшего «цивилизованного» места. По слухам, там даже есть Интернет.
Увы, продолжить путь я не могу. На заднем колесе велосипеда лопнуло сразу несколько спиц, а у меня нет инструмента, чтобы их заменить. Проехать же серьезную дистанцию на такой «восьмерке» невозможно.
Останавливаюсь в придорожном ресторанчике, в надежде, что какой-нибудь попутный транспорт заберет меня в Сагу вместе с велосипедом. Но транспорта мало, приходится ночевать тут же в ночлежке при ресторанчике.
На следующий день я полон надежд – вот сейчас остановится грузовичок и увезет меня… Тщетно. Машин мало. В основном проезжают забитые под завязку туристические джипы. Ноги распухли и горят огнем. Ходить не могу – еле ковыляю. Всякий раз, заметив очередное транспортное средство, бросаюсь через улицу, размахивая руками. Со стороны я наверное похож на юродивого: грязный, заросший, неловко переставляющий ноги… Тибетцы смеются. Но к вечеру уже вся округа знает мою историю – сочувствуют. Заснуть не получается – не позволяет боль. В голове предательская мысль: «Еще нет тридцати, а уже инвалид…» Гоню ее прочь. Что же случилось с Юрой? Где он?
Утро – весь двор покрыт снегом. Холодно. Осторожно наступаю шлепанцами на белую крупу. Яркое солнце красиво освещает горы и озеро вдали. Сколько же времени мне предстоит здесь провести? Еще один день страданий и обманутых надежд. Снова чуть ли не бросаюсь под проезжающие машины – ответ один: «нет, невозможно». Одного человека еще взяли бы, но велосипед… Проезжающий автобус предлагает увезти меня в Сагу за пятьсот юаней, а у меня осталось только двести пятьдесят. Уговоры не помогают. В этих местах привыкли брать с туристов втридорога. Говорят, чтобы уехать в Лхасу некоторые платили и по тысяче долларов.Водителей джипов, едущих в сторону Дарчена, снабжаю записками для Юры, в которых рассказываю, где нахожусь. Не знаю, поможет ли?
Впрочем, вечер приносит некоторое облегчение. Возле нашего ресторанчика объявляется итальянский велосипедист Маурисио. Он добрался сюда на двух колесах аж из Швейцарии. У него модный дорогой велосипед и целая сумка разных инструментов. Конечно, Маурисио соглашается помочь мне с ремонтом, и до темноты мы благополучно исправляем поломку. Несколько дней назад Маурисио видел Юру в Дарчене живым и на велосипеде. Значит, все не так уж плохо. Скорее бы добраться до Саги!
На следующий день я захожу в находящуюся поблизости военную часть и спрашиваю доктора. Увы, медицинских работников в части нет. Но солдаты все же делятся со мной кое-какими лекарствами. Это отлично! Я полон решимости отправиться в Сагу на велосипеде, несмотря на то, что это 450 километров бездорожья, а деревни по пути если и встречаются, то в лучшем случае один раз за день.
Хозяйка ресторанчика, где я провел четыре дня, на прощание устраивает мне праздничный обед и отказывается взять деньги.
Дорога – песок и камни. Ехать тяжело, но главное – не останавливаться. До вечера успеваю проделать 40 километров. Ночую на заброшенной ферме – ставлю палатку в загоне для овец. Ночью так холодно, что палатка покрывается инеем изнутри. На шапке, в которой я спал, снег. Чай в бутылке – кусок льда. Но утреннее солнце отогревает меня, я снова в пути, снова хозяин самому себе. Настроение становится лучше, и даже боль понемногу отступает. Умываю лицо ледяной водой из реки, наблюдаю за птицами и даже умудряюсь пофлиртовать с двумя молодыми пастушками. Юные тибетки до самых глаз закутаны в разноцветные тряпки, на шее связки украшений и амулетов, на поясах красивые пряжки и связки колокольчиков. В их ведении огромное стадо своевольных коз. Вместо хлыста тибетки используют сплетенную из шерсти пращу. Вставляют в нее камни и ловко метают в коз. Те дружно бросаются в нужную сторону. Смешливые пастушки и мне дают метнуть камень из пращи, но я неловко отправляю его вертикально вверх, так, что он едва не падает мне на голову. Веселью тибеток нет предела.
К ночи я доезжаю до большого лагеря кочевников. Договариваюсь насчет ночлега в одной из их палаток, квадратной, похожей на армейскую. Вот неожиданность, в ней уже сидит Маурисио, выехавший из деревни Хор Ку на полдня раньше меня. Греемся возле очага. Хозяева подкладывают в огонь новые порции кизяка и подливают соленый тибетский чай в наши чашки. У меня с собой есть мешок цамбы – подарили тибетцы. Цамба – ячменная мука, которую заливают чаем и разминают с ячьим маслом и сахаром. Это традиционное местное блюдо, без него немыслим ни один дом в этих краях. Предположить, что у тибетца нет в доме цамбы – серьезное оскорбление. Видимо поэтому мне никак не удается опорожнить свой мешок. Стоит продемонстрировать его, как хозяева тут же достают свою собственную цамбу. Что ж, по крайней мере я знаю точно, что в Тибете не умру с голоду.Возле одной из стенок находится алтарь. На нем изображения Будды, бодхисатв, а также запрещенная фотография Далай-ламы.
Палатка кочевников – не самый уютный дом. Пол земляной и укрыт циновками или шкурами. Труба дымохода выходит в широченную дыру в потолке. В это окно по ночам заглядывают звезды, через него же в палатку проникает лютый холод, как только остывает печка-буржуйка. Этот холод будит рано утром хозяйку, заставляя ее вновь разводить живительный огонь. Встаем уже в тепле и вновь к порции горячего чая с маслом и солью. Чай тибетцы смешивают в вертикальном цилиндре называющемся домо. Возможно, в Тибете вам даже не удастся увидеть дна своей чашки – чай подливают вновь и вновь – закон местного гостеприимства.
Завтрак окончен, и кочевники принимаются за работу. Сначала нужно подоить коз. А как это сделать, если число мохнатых красавцев может достигать нескольких сотен? Коз связывают веревкой в пачку по принципу застежки-«молнии». Застряв рогатыми головами друг в друге козы не могут пошевелиться и терпеливо выдерживают процедуру доения.Мужчины занимаются яками. Делают им прививки. Тоже непростое занятие – як уколы не любит, недовольно хрюкает, вертится и брыкается. Буйного зверя приходится держать впятером. Не с первой попытки, но все же укол удается сделать – и местный ветеринар на радостях закатывает танец, выкидывая забавные коленца.
И снова на моем пути горы, реки, крутые перевалы… Наконец, я добираюсь до Саги. Въезжаю в город уже в темноте и первым человеком, которого я встречаю на улице этого городка, оказывается… Юра. Ему пришлось выдержать не меньшие испытания чем мне. Оставшись в одиночестве, без денег (их хватило лишь на несколько дней) и без палатки, он ночевал прямо на открытом воздухе и простудился. Правда, тибетские паломники во время коры вокруг Кайлаша прониклись к Юре почти благоговейным уважением, увидев, как он ночует под звездным небом прямо напротив священной горы. Чем больше трудностей испытывает паломник во время своего пилигримажа, тем больше прошлых грехов ему списывается. Судя по нашим с Юрой трудностям, после похода вокруг Кайлаша мы – почти святые.
Кстати, в Саге нет банкоматов, а значит и деньги нам взять неоткуда. Тратим последние юани на закупку продовольствия – покупаем дешевую армейскую тушенку и галеты. Цамба у нас есть, а без чая тибетцы не оставят…
После Саги, кажется, стали чаще встречаться деревни. Мы не стесняемся заходить в гости. Хотя, считается, что тибетцы не слишком гостеприимны – нас не гонят. Угощают цамбой либо позволяют заварить дешевых китайских макарон. В одном доме на стене висит здоровенный вяленый кусок мяса. Смотрим на него, облизываемся, но, увы, мяса нам не предлагают. Здесь же на стенах мелом нарисованы изображения яков – очень похоже на рисунки пещерных жителей. Мяса хочется, но мы на вынужденной цамба-макаронной диете.
Любопытные дома в тибетских деревнях. Каждый немного напоминает крепость. Для защиты от злых духов над входом вешается бычья голова или хотя бы пара рогов. Иногда роль защитников дома играют нанесенные на забор изображения красных скорпионов. А на самих заборах сложены стопками брикеты сухого ячьего навоза – это уже для защиты от банального холода – лучшее и единственное топливо. Проезжаем палатки дорожных рабочих. Заглядываем на кухню, чтобы попросить воды. Нам отказывают: воды нет. А цамба есть? Сказать, что нет даже цамбы – позор для тибетца. Цамба есть, а к ней волшебным образом появляется вода, чай, сахар и даже большой кусок ячьего масла.
После Латсе окружающая действительность сильно меняется. Становится гораздо теплее, и палатка уже не покрывается инеем по ночам. Появляются деревья, которых вовсе нет в западной части Тибета. Но самое главное – на дороге асфальт. Цивилизация! Деревни встречаются еще чаще, а где деревни – там для путешественника всегда найдется горячая цамба. На фоне последних дней поездка до Шигатзе кажется нам легкой прогулкой.
И вот, Шигатзе! Мы, наконец, снимаем с карточки деньги и бросаемся искать отель, чтобы поскорее отдохнуть, отмыться и отстираться. И не обращаем внимания, в каком районе селимся. Все нормально – напротив расположен огромный полицейский участок. Лишь вечером кое-что проясняется. Это район парикмахерских и массажных салонов. Днем – вполне благопристойных, но вечером в них загорается красный свет, а на диванчиках скучают молодые китаянки в ожидании клиентов. Район красных фонарей. Собственно и заведение, на втором этаже которого мы сняли комнату, является… секс-шопом с большим ассортиментом разнообразных товаров. Но нас уже ничем не пронять. Завтра мы идем в самый большой монастырь Тибета – Ташилунпо.Благополучно переживший «перегибы культурной революции» Ташилунпо – жемчужина Тибета, одно из самых интересных мест в этих краях.
Это один из четырех «желтошапочных» монастырей, основанных в 1447 году первым Далай-ламой Гендуном Друпом. Орден Гелугпа, чьи монахи носили головные уборы желтого цвета, стал наиболее влиятельным в Тибете, потеснив все прочие буддистские школы. Настоятелем же Ташилунпо являлся Панчен-лама («Великий учитель»), по влиянию на светскую и духовную жизнь региона почти не уступавший самому Далай-ламе. Правители Поднебесной всегда старались вбить клин между ламами, чтобы оказывать влияние на внутренние дела Тибета. Нынешний же Панчен-лама делами монастыря вообще не занимается. Китайские власти держат молодого человека в Пекине, чтобы сохранять контроль над регионом. Предыдущий десятый Панчен-лама, хоть и считался китайской марионеткой, с возрастом стал делать все более смелые заявления в защиту Тибета и даже призывал к его независимости, за что отсидел срок в тюрьме по обвинению в «организации оргий, критике китайского правительства и создании личной армии наемников».
Ташилунпо – огромный город-лабиринт с кельями монахов, религиозными университетами, храмами, гробницами и дворцами. Этот город, кажется, продолжает жить в средневековье. Монахи носят воду, чистят дворы или ведут благочестивые беседы в тени деревьев. Паломники крутят блестящие от бесконечных прикосновений молитвенные барабаны. Общую картину меняют разве что модно одетые иностранные туристы, с восторгом фотографирующие декорированные массивные двери с деревянными засовами и толстыми бронзовыми кольцами.Главная достопримечательность монастыря – часовня Майтрейи, Будды Будущего. Здесь находится самая высокая в мире (26 метров) статуя сидящего Майтрейи сделанная из золота и медного сплава. Ее изготовили в 1914 году под надзором девятого Панчен-ламы. 900 ремесленников и рабочих строили статую целых 4 года, израсходовав на постройку 300 кг золота.
В храме висят портреты Панчен-лам, в том числе нынешнего – совсем еще мальчика. У подножия Будды стоят чаны с ячьим маслом и горящими свечами. Рядом стоят чаши с цамбой и водой. Возле алтаря паломники оставляют деньги или что-то из личных вещей: шариковые ручки, заколки, расчески, значки, украшения. Надеются, что это принесет им удачу и благословение Будды.
Фотографировать в храме запрещено. Специально тренированные монахи резво бросаются на туриста, едва заметив расчехленную камеру. Не то чтобы вид фотоаппарата оскорблял чувства позолоченной статуи. Просто за съемку нужно платить дополнительные (и немалые) деньги. В1961 году, вскоре после памятного восстания в Тибете, храм перешел под опеку китайского правительства. Теперь это коммерческое предприятие: здесь берут деньги за вход, за фотосъемку, за покупку сувениров....На следующий день мы вместе с другими паломниками делаем ритуальную кору вокруг монастыря. На всей протяженности маршрута установлены сотни молитвенных барабанов, тщательно раскручиваемых паломниками. Если б к каждому подвести динамо-машину, Тибет не знал бы проблем с электричеством! Жаль, ритуальная фраза «Ом мани падме хум» уходит в небо вхолостую. Глядя на усердность крутящих барабаны пилигримов, невольно задумаешься: ритуалы подменили суть религии – делать добрые дела и не делать злых. В колесе Сансары худшие человеческие пороки изображены в виде трех животных: змея-алчность, петух-тщеславие, свинья-невежество. Вряд ли найдется на земле человек, которому незнакома эта троица. Странно, но вместо того, чтобы улучшать карму, творя благие дела, многие предпочитают избавляться от грехов, крутя барабаны,
Дальше на Восток! В 60 км от Шигатзе мы останавливаемся на ночлег при буддистском монастыре Палчен Хор ордена Ниингма. Это школа «красношапочников»-тантристов, основанная Гуру Римпоче. Ученый гуру смешал буддистское учение с религией бон. В местной часовне соседствуют богиня милосердия Тара и два злых бога: однозубая и одноглазая Игацзеди с украшениями из человеческих черепов и сердитый кузнец Тамжен Даджи Лэйкпа с большим кошельком для денег. Из кошелька торчат мятые юани, положенные туда монахами.Нам выделили комфортабельную келью с кроватями и ворохом толстых тибетских одеял. Монахи в красных хламидах собрались посмотреть, как мы ужинаем цамбой. Среди них дядька в штатском, если точнее, он одет в футболку с надписью по-русски: «Бригада». Откуда?
Дорога на Лхасу стелется полотном. Ехать по ней – одно удовольствие. Навстречу нам проносятся грузовики украшенные забавными сочетаниями коммунистических звезд и буддистских свастик. Целые семьи тибетцев проезжают на фырчащих мотоблоках с флажками и лентами хатаков. Кричат нам: «Таши делек!» - традиционное тибетское приветствие - пожелание добра и удачи.
Очень долго священная Лхаса не давалась пришельцам. Достичь ее пытались и Николай Рерих, и Николай Пржевальский. После иезуитов с конца XVIII-го до начала XX-го века не было ни одного сообщения о достижении Лхасы иностранцем. В 1903 году в Тибет со стороны Индии вторглись британские войска под предводительством полковника Фрэнсиса Янгхазбанда. Вооруженные примитивным оружием и магическими защищающими от пуль амулетами тибетцы попытались остановить продвижение британцев. Столкновение привело к чудовищным потерям с тибетской стороны. Сам Янгхазбанд был шокирован тем кровавым побоищем, которое устроил. И все же англичане дошли до Лхасы. Когда полковник входил в город, ему казалось, что высыпавшие на улицы местные жители радостно приветствуют его. Горожане хлопали в ладоши, но они вовсе не были рады захватчикам. Хлопком в ладоши тибетцы изгоняют злых духов. Захват Лхасы не принес практической пользы Британской империи. Уже через два месяца войска были выведены обратно в Индию. Говорят, полковник после посещения тибетских гор сошел с ума, и до конца жизни так и не смог придти в себя.Главное украшение и символ Лхасы – резиденция далай-лам 13-тиэтажный дворец Потала, считающийся одним из самых больших зданий в мире. Дворец расположен на холме, а наклонные стены придают зданию еще более величественный и монументальный вид.
Здесь больше тысячи внутренних помещений, мавзолеи семи далай-лам и несметное число драгоценных статуэток буддистских богов и бодхисатв.
Туристическая тропа приводит нас в тронный зал. На стене висит портрет 13-го Далай-ламы. Изображение нынешнего духовного лидера Тибета, находящегося в изгнании 14-го Далай-ламы отсутствует. С потолка свисают стилизованные зонтики (зонтик – один из благих символов в буддизме), похожие на связки мужских галстуков. Перед троном груда шелковых шарфов-хатаков, вокруг деньги набросанные паломниками. Здесь есть купюры всех стран мира, даже Ирана. Тетка в полосатом тибетском переднике ползает по полу и, в отсутствие смотрителя, через решетку пытается выгрести часть денег. Ей это удается, и она покидает зал с пачкой мятых купюр в руке, теряя по дороге часть китайских дзяо. Нехорошо, ограбила Далай-ламу, испортила себе карму – придется ей совершить большую кору по Лхасе и прокрутить несколько сотен молитвенных барабанов. Наверное, именно это она и задумала.Возле тронного зала находится небольшая комната, где Далай-лама принимал почетных гостей. На столе стоят чаши: бананы и рис с изюмом. Кажется, что Далай-лама лишь ненадолго отлучился. Но нет, его место уже занял закутанный в плащ тюфячок. Такие же точно тюфячки сидят на каждом из тронов всех прежних хозяев Поталы. Каждый Далай-лама устраивал свой личный тронный зал, отчего дворец напоминает лабиринт со множеством тронов.
Вот личная часовня 14-го Далай-ламы с изображениями шестирукого защитника веры Махакалы, хранительницы Шри-Деви и государственного оракула Нечунг Чокьонга. Всего же в Потале столько статуй и статуэток разных божеств, что даже служители дворца-музея затрудняются назвать их число. Полностью обойти дворцовый комплекс за день невозможно. Впрочем, сейчас в Потале ведутся реставрационные работы, и большинство помещений закрыто для посетителей.Дворец Потала входит в Список всемирного наследия ЮНЕСКО. В этот же список входит и другая святыня Лхасы – храм Джоканг, самый почитаемый в Тибете и один из старейших – построенный13 веков назад царем Сонгценом Гампо. С самого утра на площади перед храмом собираются паломники, чтобы выполнить ритуальные простирания. Некоторые приходят целыми семьями с едой и термосами с чаем – как на пикник.
Цена на входной билет для иностранцев велика настолько, что сильно бьет по нашим прохудившимся карманам. Мы пытаемся проникнуть в храм-музей при помощи справки на английском языке о том, что являемся участниками велопробега в поддержку олимпийских игр 2008-го года в Пекине. Тибетцы-контролеры сопротивляются: «То Пекин, а здесь Лхаса. У нас свои законы». Мы грозим строптивым тибетцам огромными неприятностями: телефонным звонком в столицу, разгромными статьями в газетах всех стран и отменой олимпийских игр. Но на входе в храм Джоканг сидят тертые калачи, повидавшие многих мастеров разговорного жанра с тощим кошельком. Контролеры не сдаются, и нам приходится заплатить довольно значительную для Китая сумму. Увы, таков удел всех иностранцев – они по определению должны платить больше местных жителей. Удивительно, что китайские туристы тоже приравниваются к иностранцам и платят. Тибетцы проходят в храм Джоканг бесплатно, но и им придется раскошелиться на масло, шелковые шарфы-хатаки и подношения божествам.Внутри храма не протолкнуться. Толпы богомольцев осаждают монастырские двери. Движение напирающей толпы регулируют полицейские в униформе или в робах монахов. Нельзя сказать, что к паломникам здесь относятся уважительно. Их прямо за одежду оттаскивают от аквариумов с молчаливыми статуями, чтобы не задерживали проход для прочих страждущих. Без устали работает конвейер: положил деньги, сдал шелковый хатак, подлил масла в бронзовый чан – и отваливай – что тебе еще?! Снимать в храме запрещено, а если какой-нибудь незаконопослушный иностранец все же попробует достать камеру, то на него с криками и руганью бросится один из монахов, норовя вырвать фотоаппарат. Буддистским смирением тут и не пахнет. Из стеклянных коробок на все это взирают угрюмые зубастые монстры, сидящие в кучах бумажных денег. Возможно, в этом храме было бы логичнее заменить позолоченную статую Будды на Золотого Тельца.
Выбираемся из этой дымной и душной преисподней на свежий воздух. Священная Лхаса продолжает жить своей жизнью. Мотаются по дорогам свистящие и звенящие велорикши. Вышагивают по улицам чумазые богомольцы, беспрестанно вертя переносные молитвенные барабаны. Попрошайничают монахи, усевшись прямо посреди тротуара. Старая Лхаса пытается жить как прежде, не замечая, как быстро меняется. Вот уже гуляют по ней нарядные туристы, зажав в руках одинаковые путеводители. Растут как грибы после дождя здания банков и отелей. Открываются модные бутики и магазины элитного туристического снаряжения. А китайские рестораны уже давно вытеснили с улиц тибетские общепиты, оставив последним незавидную участь ютиться в полутемных переулках. Каким же станет город еще лет через десять? Неизвестно, но все же здорово, что нам удалось увидеть его именно сейчас.Оставив Лхасу, мы направляемся в обратную сторону, к непальской границе. Снова проезжаем мимо Ташилунпо, взбираемся на знакомые перевалы и, наконец, перед городом Латсе решаем съехать с главной дороги и посетить еще один известный тибетский монастырь – Сакья, основанный в 1073 году. Именно отсюда в XIII-м веке тибетские ламы впервые начали править страной, поддерживаемые империей монголов. Здесь же родилась очередная школа тибетского буддизма – Сакьяпа, одна из самых старых и самых странных.
Монастырь Сакья всегда жил независимо и изолированно от внешнего мира. Видимо поэтому он считается одним из наиболее сохранившихся. Китайцы еще не добрались до этих мест, и яркие красные флаги не освоили крыши здешних домов с серыми стенами.
Снаружи монастырь напоминает неприступную крепость, в которой живет могущественный и жестокий тиран. Внутри это чувство не рассеивается. Школа Сакьяпа многое позаимствовало из древней религии бон: на стенах тут можно увидеть изображения зубастых чудовищ и человеческих черепов, а над одной из дверей мы обнаружили жутковатую коллекцию чучел. Сушеные волки, коты и птицы оскалили пасти и клювы, и, кажется, готовы броситься на непрошенного гостя. Во дворе монастыря сложены курганы из камней с вырезанными мантрами, бычьих черепов и костей.На главной площади монастыря идут традиционные монашеские дебаты. Это разновидность экзаменов, на которых монахи проверяют друг друга на знание священных текстов. Экзаменаторы стараются задать вопрос покаверзнее, а заметив даже легкое колебание отвечающего, громко хлопают в ладоши, «пригвождая незнание». Страсти на таких дебатах могут разгореться нешуточные: монахи чуть ли не дерутся, яростно размахивая руками и хватая друг с друга за пурпурные балахоны.
Ночевать останавливаемся в гостинице напротив монастыря. До полуночи с улицы доносятся монашеские песнопения, завывания труб и рев еще какого-то инструмента, по звуку напоминающего электродрель.
На следующий день мы заходим в очередной храм школы Сакья к югу через реку. Это по настоящему странное место. На стенах висят старинные мечи, черепа и рога животных. На картинах скелеты занимаются сексом. Вдоль стен стоят куклы, изображающие древних богов. Богомонстры сжимают в руках жезлы из человеческих костей (возможно настоящих). На алтарях алкоголь, масло, деньги, кукуруза (так похоже на латиноамериканскую брухерию – черную магию!). За перегородкой, отделяющей внутреннее святилище, установлено изображение многорукого индуистского бога Ганеши. А под потолком висят отрубленные человеческие конечности и внутренние органы: сложно сказать настоящие или искусственные. Жути добавляют скалящиеся маски и изображения искаженных лиц, изо рта у которых льется кровь.
Неужели это буддизм? Да, тибетский. Эта ветвь религии называется Ваджраяна или «Алмазная колесница». По смыслу больше бы подошло название «Костяная колесница». Алмазов мы так и не увидели, зато костей – сколько угодно. Странная масала-смесь из шаманизма, анимизма и индуизма породила ламаизм, нисколько не похожий на привычный буддизм, распространенный в Таиланде или на Шри-Ланке.
Оставив в покое тибетских лам, мы двигаемся в сторону границы последнего индуистского королевства на земле. Дорога трудна и холодна, но прекрасна. Мимо нас проплывает вершина Джомолунгмы, на фоне своих грандиозных соседей по гималайскому общежитию смотрящаяся вполне заурядной горкой. В этих местах пики ниже 8000 метров в шутку называют холмами. Но уже хочется дальше: в те благословенные края, где тепло, где есть деревья и асфальтовые дороги, где варят сладкий чай с молоком и пекут вкусные пироги, и где тоже есть свой кусочек Джомолунгмы – в Непал.
GEO 4,2007