Декабрь завалил горные перевалы снегом, и велоэкспедицию пришлось прервать. Мы отправились на зимовку – в Гоа. Там успешно поработали туристическими гидами и вот, наступила весна – можно возвращаться в Гималаи.Я чищу велосипед от грязи и коррозии, смазываю его маслом. Юра ехать отказывается. Туристический сезон не окончен, можно заработать еще немного. Юра говорит, что возможно присоединится ко мне позже, но мы оба знаем, что вряд ли это произойдет. Что ж, поеду один.
И вот гремящий индийский поезд везет меня в Дели. Велосипед в чехле прячется от контролеров под лавкой, нахально потеснив пухлые баулы моих соседей. Вообще-то двухколесные транспортные средства положено сдавать в багажный вагон. Но мне удобнее, спокойнее и дешевле, чтобы велосипед ехал со мной.
«Ачай-чай-чай! Копи-копи-копи!» - голосят разносчики горячих напитков. Имя им легион. Но светло-коричневую бурду, которую они наливают в пластиковый стаканчик, пить решительно невозможно.
В Дели пересаживаюсь на электричку, и еду в Чандигарх. Оттуда пара дней пути на велосипеде, и вот я в Шимле. По настоящему мое путешествие начинается именно здесь в бывшей летней столице Британской Индии, а ныне главном городе штата Химачал Прадеш.
Степенностью и даже некоторой чопорностью своей жизни Шимла действительно напоминает Соединенное Королевство. Законы здесь устанавливают пешеходы, отвоевавшие у автомобилей исторический центр города. Лишь для пожарных машин сделано исключение – они ночуют прямо перед зданием муниципалитета. В случае пожара из центра удобнее нестись в любой конец города.
Главная пешеходная зона города, ее Арбат и Бродвей, называется Молл. Здесь расположены шикарные магазины и рестораны. Параллельно, но ниже ярусом, (город построен на склоне холма) тянется Нижний Базар, так называемый «Молл для бедных». Здесь и не пахнет британским благообразием. Привычная Индия с носильщиками-кули, дешевыми лавками и священными коровами, подъедающими с асфальта разбросанную апельсиновую кожуру. Гуляющий по городу праздный турист может и не догадаться о существовании Нижнего Базара. Да и завсегдатаи последнего редко выбираются наверх. Город спланирован так, будто живет сразу в двух непересекающихся измерениях.Количеством диких обезьян, проживающих в городе, Шимла не уступает Бразилии. Их здесь «много-много». Вы когда-нибудь видели обезьяну, сидящую на елке? Здесь такое не в диковинку. Местные макаки и лангуры крупнее и мохнатее своих собратьев с юга Индии. Они ловко прыгают по деревьям и карнизам колониальных строений, а изредка нападают на людей. Шимлинцы обезьян побаиваются. В городе ходят слухи, будто в прошлом году приматы порвали на куски мотоциклиста. Бедняга остановился, чтобы убрать с проезжей части труп макаки. А сородичи погибшей решили, что человек виновен в ее смерти, набросились стаей, ну и…
Гуляю по городу с местным знакомым Акилом. Он мне показывает достопримечательности, а заодно рассказывает страшные истории и инструктирует как себя вести при встрече с обезьянами. Оказывается человекообразные затерроризировали весь город – отнимают у людей еду. К счастью, пока не догадались отбирать деньги и покупать еду в супермаркетах.
Из кустов нам наперерез выходит здоровенный самец макаки. Он неторопливо приближается к Акилу и обнюхивает его.
- Главное – не шевелиться. Тогда он ничего не сделает, - шепчет Акил, подняв руки вверх и пытаясь излучать миролюбие. Обезьяна ощупывает его карманы и, ничего не найдя, направляется ко мне развязной походкой тюремного надзирателя.
- Пошел отсюда! – кричу на обезьяну и замахиваюсь рукой. Макака испуганно удирает в кусты. А лежащую у меня в кармане шоколадку я лучше съем сам.
За пределами химачальской столицы начинаются настоящие Гималаи. Узкая дорога вьется вдоль бурного и мутного Сутлежа, пытаясь повторять его контуры. Вверх и вниз, влево и вправо. Этаким зигзагом я въезжаю в Киннаур – восточную провинцию штата Химачал Прадеш.
Традиционно Киннаур был связан с Тибетом сильнее, чем с Индией. После раздела Великого Бхарата на три части (Индию, Пакистан и Бангладеш), и ухудшения индо-китайских отношений Киннаур оказался частично изолирован. Что не так уж и плохо, поскольку местным жителям удалось сохранить свою самобытность и традиции. Древние индийские тексты называли жителей Киннаура, киннеров, полубогами. И даже сами боги, согласно легендам, выбрали эти места для своего проживания.
Одно из самых священных мест Киннаура – храм Бхимакали Джи в Сарахане. Говорят, раньше здесь совершали человеческие жертвоприношения. Бхимакали – это Дурга, жена Шивы-разрушителя. В Индии, если вам встречается неизвестное женское божество, это наверняка Дурга. Или Кали, или Парвати… У этой богини сотни разных имен. И олицетворяет она шакти – женскую энергию, созидательную или разрушительную. Сарахан – одно из 51 священных мест силы, разбросанных по Бхарату. В нынешней Индии слово «шакти» частично потеряло свой первоначальный смысл и обозначает любую энергию. Простая электрическая лампочка – тоже шакти.
Войти в храм Бхимакали Джи можно лишь босиком и в оранжевой пилотке, которая выдается на входе. Оранжевый – священный цвет. Обереги на стене храма – не банальные перцы чили и лимончики, защищающие от сглаза простых индусов, а апельсин и горные травы. Пышно одетая Бхимакали восседает на втором этаже башни как большая мама в окружении «детей» - прочих богов индуистского пантеона. А во дворе храма сушат белье, и бродит одинокий часовой с винтовкой, следящий, чтобы ни один злоумышленник не проник в священное место без оранжевой пилотки.Я хочу сделать небольшую вылазку из Сарахана и посетить близлежащие деревни. Места здесь удивительно красивые. Цветущие яблони, заснеженные горы и черепичные крыши киннаурских домов навевают мысли о средневековой Японии. В деревне Рангори появление иностранца вызывает фурор. Местные жители рассматривают меня издалека, но подойти не решаются. Двое мальчиков о чем-то шепчутся, потом один, набравшись смелости, подходит и спрашивает:
-Что это у тебя в руках?
- Фотоаппарат, - отвечаю.
- Ну, вот я же говорил, фотоаппарат, - обращается он к товарищу. - А ты: «таких больших не бывает»!
Снова в путь, углубляюсь все дальше на восток. Дорожка – не шире трех метров. С одной стороны вертикальная стена, с другой – глубокая пропасть. Ни разметки, ни ограждений. Кое-где отсутствует и асфальт. Меня с ревом обгоняет автобус, у которого на лобовом стекле написано: «О, Боже, спаси меня!» А рядом: «Бог – это все». И на бампере изображение демона для защиты от злых сил. Я судорожно вжимаюсь в каменную стену. Внизу в пропасти уже лежат разбитые автобусы, грузовики, а возможно и велосипеды.
Но вот, после крутого подъема передышка – деревня Кальпа. Это одна из самых красивых деревень Киннаура, а может и всей Индии. Отсюда открывается ослепительный вид на горную гряду и местную святыню Киннер Кайлаш. Эта гора считается обителью бога Шивы с семьей. Конечно, у Шивы есть и другая недвижимость: гора Кайлаш в Тибете, еще один Кайлаш на западе Химачал Прадеш и сеть комфортабельных храмов по всей Индии. Семидневный поход вокруг Киннер Кайлаша, называющийся парикрама, улучшает карму паломника и дарует ему очищение от грехов.На склоне горы рядом с самой вершиной возвышается 26-метровый лингам (фаллический символ). Что-то вроде длинной каменной пластины, чудом удерживающейся на узкой и острой грани. Лингам – символ Шивы и объект поклонения. Прежде чем отправиться в парикраму паломники могут остановиться на пару дней в местной гостинице и насладиться видами. Одна из гостиниц так и называется «Shivling view», то есть «Вид на лингам Шивы».
Из Кальпы я еду на юг в долину Сангла и одноименную деревню. В Сангле случайно знакомлюсь с немецкой туристкой по имени Рут, и мы отправляемся осматривать достопримечательности вместе.
Это странная деревня, как будто с черно-белой фотографии. Она могла бы выглядеть довольно угрюмо, если бы не цветущие яблочные деревья, вносящие некоторое разнообразие в окружающие пейзажи. Ярким пятном смотрится буддистский монастырь школы Ниимапа, расположенный в центре деревни. Единственный встреченный нами монах распевает мантры и крутит в руках буддистские амулеты. А местная бабушка с азартом крутит гигантский молитвенный барабан. Кажется, еще чуть-чуть и тяжелый барабан вырвется со своего штыря и улетит в небо со всеми своими молитвами. Что ж, с тибетской точки зрения это было бы неплохо для улучшения кармы.
В деревне Камру, расположенной по соседству, возвышается грозная башня монастыря Комукадеви (той же Дурги). Храму более 300 лет. Массивную дверь открывает молодой парень в шапке с надписью «Nice». Он указывает нам на висящую над входом табличку:
1. Запрещено входить в обуви;
2. Запрещено входить без шапки и пояса;
3. Женщинам запрещено входить во время месячных.
- Как же они это проверяют? - удивляется Рут последнему пункту. Но Nice не проверяет. Он выдает нам шапки и красные пояса, которые мы повязываем поверх курток.
В святилище находится статуэтка Дурги, украшенная перемигивающимися новогодними гирляндами. А со стены храма открывается чудесный вид на дамбу электростанции. Точнее, это Nice рассказывает нам про дамбу. Мы же в наступающих сумерках видим лишь зажигающиеся повсюду огни и заснеженную горную цепь.Вечером мы решаем побаловать себя бутылкой яблочного вина. Рут утверждает, что уже где-то его пробовала, и оно чудесно. Торговец в лавке долго не признается, где мы можем достать яблочное вино, а потом говорит сакраментальную фразу: «Обычно я не торгую, но для вас… только никому не говорите». Он протягивает нам нечто продолговатое, завернутое в газету. Мы возвращаемся в гостиницу и обнаруживаем в свертке крепчайший самогон, пахнущий скорее не яблоками, а человеческими грехами, отмыть которые не поможет даже парикрама. Мы бежим в ближайшую столовую заесть ужасный вкус во рту. В меню санглинских забегаловок очень популярны блины (pancake). Английские названия здесь пишут с уморительными ошибками. Тут и pinecake («сосновый пирог»), и pencake («пирог из ручки» или «пирог с ручкой»). Выбираем соответствующий нашему состоянию paincake («пирог боли»), оказывающийся на удивление вкусным.
На следующий день мы отправляемся обратно на запад. Рут едет автостопом, я на велосипеде, но мы договариваемся пересечься по дороге.
И опять передо мной мелькают дорожные картины, порой сюрреалистичные. Вот черные стервятники рвут на куски тело павшего ослика. Оставшаяся невредимой голова укоризненно смотрит на хищников. Вот на узкой дороге корова удирает от грузовика. Бедняге просто некуда деться, и она вскарабкивается на практически вертикальную стену с резвостью горного козла. Вот проезжает мимо бензовоз с надписью: «Специалисты рекомендуют не курить», а вслед за ним автобус «Charas coach» («наркоавтобус»). У притулившегося на обочине тяжелого катка на радиаторе нарисован священный знак «Ом». Представляю себе медитирующий каток: «Ом-м-м-м…», раскатывает он по дороге свежий асфальт.
Я нахожу Рут в придорожном ресторанчике. Она о чем-то разговаривает с подвезшим ее водителем. Водитель неторопливо крошит в руках плитку гашиша. И вручает Рут половинку. Мне он хочет подарить вторую, но я от подарка отказываюсь, и водитель, крепко покурив, уезжает в темноту. Мы решаем дождаться ночного автобуса, чтобы сократить время пути, а заодно переночевать в дороге. Коротаем время, просматривая на ноутбуке немецкий фильм про Ладак, тибетское поселение в индийском штате Джамму и Кашмир.Дедушка, владелец кафе, смотрит фильм вместе с нами. Он не понимает речь, но с интересом разглядывает движущиеся картинки и непрерывно пьет уже знакомое нам «яблочное вино». Выпив достаточно, он плачет и бормочет что-то о добрых иностранцах, приехавших в его страну и сделавших такой удивительный фильм. Надтреснутым голосом он затягивает жалобно-патриотическую песню с припевом «я люблю Индию, я люблю Индию…».
Уже совсем поздно, и дедушка начинает закрывать ресторанчик. Здесь нет ни дверей, ни жалюзи. Лишь груда кривых досок у входа. Дедушка пытается вставить доски в пазы, но они не подходят друг к другу и вываливаются на дорогу. Виновато «вино», да и сама технология устарела пару тысяч лет назад. Но мы в Индии, стране без времени. Дедушка не торопится, не экономит минуты. Рано или поздно доски оказываются в пазах, и довольный хозяин уходит спать домой.
В Маникаран мы прибываем рано утром. Это священное место, а есть ли в Индии другие? Здесь находятся горячие источники, обладающие целительной силой. По легенде богиня Парвати (Дурга) потеряла сережку, и та закатилась в подземный мир к его хозяину змею Шешнагу. Муж богини-растеряхи Шива разозлился и открыл третий глаз, грозя уничтожить все вокруг. Испугавшись, змей Шешнаг с шипением вернул сережку, а заодно много других драгоценностей. Яд Шешнага нагрел воду. Ее температура порой достигает 98 градусов. Паломники варят в бурлящей воде рис, хлеб и яйца, считая такую еду «прасадом», то есть благословленной.В Маникаран отовсюду съезжаются бродячие дервиши-садху. Им здесь хорошо: приятно для души и тела. К услугам дервишей храмы Рамы, Шивы и Вишну с горячими бассейнами. Садху сидят на площади, курят чилом (трубочку, забитую гашишем) и заодно зарабатывают, позируя проходящим мимо иностранцам с фотоаппаратами.
Помимо паломников-индуистов в город приезжают сикхи – индийское священное воинство, поднявшееся в средние века для защиты страны от нашествия мусульман. Сикхи приезжают на джипах и мотоциклах, украшенных оранжевыми флажками. Сикхский храм Гурдвара Сахиб может одновременно разместить до 4 тысяч паломников. Все желающие, независимо от национальности и вероисповедания, могут абсолютно бесплатно остановиться в храме и питаться в его столовой.
Как сказано в древних текстах, Маникаран - «место паломничества, где все желания исполняются». А желание у большинства приезжих одно – поскорее окунуться в целительную горячую ванну. Можно перемещаться от храма к храму и в каждом окунаться в воду. Места купания для мужчин и женщин различны. Лишь в «парной» люди обоих полов могут находиться вместе. Так называемая «горячая пещера» в Гурдваре – сакральное место, где паломники сидят в горячем пару полностью одетыми и монотонно повторяют «Вахи-Гуру, Вахи-Гуру…», сикхскую мантру, прославляющую гуру - основателей религии.
Дальше я снова еду один. Мой путь лежит на север в долину Куллу. Чуть не доезжая города Манали, я оказываюсь на грандиозном празднике Мела Чачоли, проходящем в деревне Джагатсукх.
В течение дня происходит «разогрев» публики – игры и соревнования. На главной площади перед храмом играют в волейбол, а собравшиеся со всех окрестных деревень пестро одетые горцы внимательно наблюдают.
Прилегающие улицы запружены народом. Люди активно покупают сладости, молочный чай и пакору, сваренное в кипящем масле тесто. Какой же праздник без каруселей? Здесь они тоже есть: четыре металлических короба приделаны к двухметровому колесу, раскручиваемому вручную. Всего за 5 рупий скрипящее чудовище уносит индийского ребенка в мир радости и веселья. Рядом тир и метание колец. Среди призов жутковатые куклы, лимонад, шоколад и печенье.
К середине дня в Джагатсукх подтягиваются жители совсем уж отдаленных деревень. Ради праздника женщины достали из сундуков нарядные костюмы «кулви пату», а уши украсили массивными золотыми серьгами.
Наконец волейбольный матч прерывается. На площадке с трубным ревом появляются несколько ратхов - паланкинов с изображениями божеств. Эти паланкины несут на руках из соседних деревень, для участия в джагати – своеобразной божественной вечеринки. В процессии участвуют носильщики, музыканты, гур (шаман), танцоры и простые селяне. Всего собирается шесть ратхов. Здесь Шива, Вишну, Картика, Гайтри, Такшекнаг, Пхалинаг… Богов в Гималаях проживает немало. Каждый новый паланкин исполняет традиционный ритуал: носильщики впадают в некое подобие транса и начинают хаотично бросаться из стороны в сторону, распугивая людей. Считается, что в этот момент паланкином управляет бог, и по его движению гур может предсказать будущее или истолковать волю небес.После этого жрецы начинают магический обряд. Они распускают волосы и танцуют, взявшись за руки. Затем один из них хлещет себя металлической цепью и режет ножом. Понарошку, лишь слегка проводя металлом по белой одежде. Возможно, в старину обряд был гораздо более кровавым. Второй жрец снимает с себя рубашку и некоторое время трясется в экстазе. Он бьет себя цепями, а потом идет по кругу, наклонившись и приставив к голове зеленую веточку. Что означают эти манипуляции, никто уже не помнит – праздник стар как местные горы, но все смотрят с благоговением. Наконец обряд завершен, паланкины богов выстроены в ряд и принимают подношения. Музыканты со всех деревень играют вместе, на площади появляются танцоры и устраивают хоровод, распевая кулвийские песни. А зрители им подпевают.
Есть одно труднодоступное место в долине Куллу, куда до недавнего времени не ступала нога иностранца. Да и индийцев здесь не очень то жаловали. В незваных пришельцев бросали камни или натравливали на них собак. Жители этой деревни не признают полиции и внешней власти, у них старейший действующий парламент в мире. Они считают себя потомками солдат Александра Македонского, а всех жителей остального мира – неприкасаемыми. Их экономика основана на производстве картофеля и гашиша, причем с последним фактом индийское правительство ничего не может сделать уже много лет. Эта деревня, расположенная на склоне горы Чандракани на высоте 2800 метров, называется Малана, и конечно я направляюсь туда.
Четыре года назад в Бомбее я снимался в болливудском боевике «Чарас» (Гашиш). Мы изображали странно выглядящих людей, производящих наркотики где-то в горах. По сценарию на нашу территорию случайно попадает иностранный студент, и мы с ним жестоко расправляемся. Эта история основана на реальных фактах. За последние годы в долине Куллу пропало несколько десятков иностранцев. Полагают, что эти исчезновения связаны с наркотиками. Мог ли я предположить, что спустя столько времени сам попаду в эти края?!Ночь перед походом к Малане провожу в деревушке Джари. В дешевенькой местной гостинице один из обкурившихся постояльцев устраивает жуткий скандал. Сначала он просто шумит и ругается на хинди. Потом переходит на английский и пытается арестовать соседей по этажу, изображая из себя агента ФБР. И напоследок на чистом русском ревет: «Сволочи!! Революции не боитесь?!!» Неужели соотечественник? Устав от шума, я начинаю прикидывать, а не спустить ли разбушевавшегося гражданина с лестницы? Но тут что-то грохочет, и раздается звук упавшего тела – соотечественник спустился самостоятельно.
Утром на машине вместе со строителями я еду до дамбы. Так называемый «маланский проект» еще не завершен, но именно благодаря строительству гидроэлектростанции и до Маланы добралась цивилизация. От дамбы надо идти пешком – все время вверх. По дороге изредка попадаются маланцы. Каждый из них, включая стариков и детей, предлагает мне приобрести наркотическую пасту. И удивляются, когда я отказываюсь. Дорожка чем дальше, тем становится круче. Приходится лезть с камня на камень. Наверное, не одна пара ботинок нашла здесь свою смерть. Наконец, я забираюсь на вершину склона и выхожу к деревне. Я уже знаю, что в деревне никого и ничего нельзя трогать, поэтому сразу же выясняю, где находится ближайший постоялый двор и направляюсь туда.
Дуни, хозяин гостиницы «Рама», живет здесь 5 лет и хорошо знает странные местные обычаи. Сам он родом из деревни Чоуки, что в 20 километрах ниже по дороге. В Малане он купил заброшенный дом на отшибе и сдает комнаты туристам. Его дети на новом месте освоились быстро и уже свободно говорят на местном наречии канаши. Я тоже разучиваю одно слово: «далан», означает «привет».
Дуни – добрый человек. Он угощает меня картошкой, а заодно протягивает жестяную банку с темными катышками гашиша, предлагая взять сколько угодно. Я осуждаю наркоманию, и Дуни, неторопливо выпуская из трубки клубы сладковатого дыма, со мной полностью соглашается. Он сам терпеть не может наркоманов и поддерживает индийское правительство, сражающееся с маланской наркогидрой. В 1992 году в эти места прибыл отряд из трехсот полицейских для уничтожения посадок конопли. Маланцам настрого запретили производить наркотики, порекомендовав вместо этого развивать туризм. С тех пор жители деревни камни в чужаков не кидают. В Малане даже появилось три постоялых двора открытых жителями соседних деревень. Однако непросто развивать туризм в месте, где приезжего окружает паутина запретов. Людей трогать нельзя, в помещения заходить нельзя, касаться стен домов или крупных камней на дороге – запрещено, что уж говорить про прикосновение к местному храму! За любое касание пришелец обязан заплатить штраф 1000 рупий. На эти деньги покупается овца и приносится в жертву, чтобы очистить нанесенное деревне осквернение. Поэтому для большинства туристов единственной причиной посетить Малану остается покупка чараса. Процесс товарообмена происходит в маланском стиле – покупатель кладет на землю деньги и подбирает товар. Передавать что-либо из рук в руки нельзя. Практически все население Маланы, включая женщин и детей, употребляет различные наркотические смеси. Каждый год правительственные полицейские навещают деревню, и тогда местные жители сдвигают посадки конопли все дальше в горы и в лес. Но выгодный бизнес не бросают.
Еще одна категория людей интересующихся странной деревней – ученые: историки, социологи, лингвисты. Маланцы ведут свою родословную от македонцев, считая себя потомками солдат Александра Великого. Внешне деревня не сильно отличается от обычных поселений в Химачал Прадеш: те же брусчатые дома с крышами из каменных пластин, те же одежды и круглые шапки-топи у жителей. И все же Малана – место особенное. Их общественный строй – теократическая демократия. 125 домов деревни поделены на 4 избирательных участка. От этих участков избираются 8 временных представителей в верхнюю палату сельского парламента. Три других члена верхней палаты – постоянные. Это жрецы местного бога Джамлу. Главы всех семей образуют нижнюю палату. Последняя собирается в том случае, если обсуждаемый вопрос сложен, и верхней палате не удается решить его самостоятельно. Во всех случаях обращаться за помощью к индийской полиции или внешней власти запрещено, штраф – 1000 рупий.
Сама деревня производит впечатление спокойного и несколько сонного места. Мужчины отдыхают, покуривая трубочки. Женщины пашут грядки «по-македонски» - сразу двумя тяпками.
На большом камне сидят несколько маланцев, среди них дедушка с клубком шерсти и веретеном. Показываю камеру – можно сфотографировать? Дедушка кивает в знак согласия. Для лучшего ракурса лезу на камень, но как раз этого делать и не стоит. Возникает переполох, селяне как ошпаренные вскакивают со своих мест и негодующе галдят. Я быстро спрыгиваю на землю. Забыл, что все камни в деревне тоже «неприкасаемые»! Быстро ретируюсь, пока мне не предложили заплатить штраф.
На центральной площади Маланы стоит большая параболическая антенна. И сюда добралось телевидение. Напротив школа, где дети постигают азы хинди и английского, заполняя разлинованные тетрадки аккуратными рядами закорючек. При виде меня они бросают занятия и шумят: «Фоту! Фоту! Фотупикчур!» Хотят фотографироваться. Одна девочка застенчиво просит у меня шоколад. Сладостей в карманах нет, зато нахожу пакетик с орешками. Протягиваю девочке, но она показывает: «кидай». Кидаю пакетик вверх, а девочка его ловит. Никаких контактов, даже через предметы.
Какое-то время я брожу по узким деревенским дорожкам, прижав руки к бокам. Каждый встречный мне предостерегающе бросает: «Не трогать! Не касаться! Штраф 1000 рупий» А я то думал, что это просто - ничего не касаться! Начинаю чувствовать себя неуклюжим слоном в посудной лавке. Даже предпочитаю вернуться в свою гостиницу на отшибе. Там можно касаться чего угодно, и это такое счастье!
Вечером в Малане начинаются танцы. Под барабанный бой, взявшись за руки, молодые люди вышагивают вокруг костра. Этот танец напоминает одновременно и хороводы долины Куллу, и греческий сиртаки. На склоне противоположной горы мерцают яркие цепочки огоньков.
- Что это? – спрашиваю у стоящих рядом ребят.
- Охотники, – ухмыляются они в ответ.
- А может земледельцы? Коноплю сажают?
- Может и так. Но это не местные, а непальцы, – отвечают мне, а физиономии хитрые. Мне они не верят, когда говорю, что не курю. Переспрашивают, уточняют и предлагают продать свой товар со скидкой, как некурящему. Еще на всякий случай меня предостерегают от одиночных ночных прогулок. Говорят, что в этих местах водятся ракшасы-призраки. Они хватают чрезмерно любопытных иностранцев и утаскивают в потусторонний мир.
С утра отчего-то разболелось горло. Я иду в местный медпункт – он открыт для всех, даже чужаков. Доктор выдает мне пару пилюль и записывает мое имя в журнал посещений. В колонке «подпись» красуются росчерки предыдущих пациентов. Но в половине случаев вместо подписей стоят просто отпечатки пальцев – значительная часть жителей деревни неграмотна.
Наконец, я покидаю Малану. На ее окраине мне навстречу попадается маленький мальчик, с трудом несущий на плече здоровенное бревно. Я дергаюсь было, чтобы ему помочь, но мальчик в ужасе кричит: «Не трогать! Не касаться!..» Ах, да! Чуть не забыл.
На пути вниз, нога соскальзывает с гладкого камня, и я неловко падаю. Да так что умудряюсь почти полностью оторвать одну штанину. Даже тяжело нагруженные ослы, поднимающиеся мне навстречу по горной дорожке, кажется, смеются надо мной. Эти длинные караваны доставляют наверх провизию и товары для деревенских магазинов. Что отправляют вниз, я даже не хочу гадать.
Одно из самых священных мест штата – расположенное в 24 км от городка Манди озеро Ревалсар. Это место почитаемо одновременно индусами, сикхами и буддистами. Легенды утверждают, что величайший учитель тантрического буддизма гуру Падмасамбхава, использовав свою чудесную силу, улетел с Ревалсара в Тибет проповедовать. Также известный как Гуру Римпоче, он основал одну из старейших буддистских школ Ниимапа. Широкое распространение буддизма в Тибете – его заслуга. Утверждают, что дух Гуру Римпоче до сих пор живет в пучках водорослей, плывущих по поверхности озера.
В монастыре секты Ниимапа я и останавливаюсь. Плата за комнату – копейки, но не возбраняется сделать пожертвование, что я и делаю. Еще с Тибета у меня сохранилась армейская теплая нижняя одежда. Становится жарко, и она мне уже не понадобится. А монахов со временем ждет новая зима. Пусть же одежда китайской армии послужит на благо тибетским беженцам – греет их в холода.
Чуть поодаль выстроились индуистские храмчики Шивы, Кришны и мудреца Ломаса. Перед ними стоят изображения ездового быка Шивы с держащим его за хвост Кришной. Еще дальше высится солидная сикхская гурдвара с бесплатной гостиницей и столовой для паломников.
Озеро небольшое. Его береговая линия всего 735 метров. Если идти по часовой стрелке, то можно сделать полный круг за 15 минут. Можно еще идти в обратную сторону, но неудобно – приходится пробиваться через массу движущихся в едином ритме паломников. Поэтому я хожу по кругу в одну и ту же сторону, и вскоре меня уже многие знают и окликают по имени. У меня даже заводятся друзья и недруги. В числе последних – вредная тетка с питоном. Я имел неосторожность сфотографировать ее и дать ей за это двадцать рупий. Теперь она хочет, чтобы я фотографировал ее всякий раз, проходя мимо, ну или просто дал денег. Она ходит за мной и тыкает в меня одуревшим от жары и духоты питоном.Сегодня на озере праздник Байсакхи мела – начало индийского лета. Начинается он в гурдваре. Из нее выходит пышная процессия и выезжает «сикхомобиль» - закутанный в покрывала и украшенный гирляндами микроавтобус, на крыше которого сидит чтец со священной книгой Грант Сахиб. Он непрерывно обмахивает книгу пушистой метелочкой, отгоняя непрошенных мух и злых духов. Идущие перед машиной подметальщики чистят асфальт и смачивают его водой. Почетная стража марширует рядом, сурово держа перед собой острые мечи.
В честь праздника воины-сикхи демонстрируют боевые искусства. Четырехлетние дети сражаются на палках, а взрослые – на настоящих мечах и копьях. Один сикх с завязанными глазами на манер Вильгельма Телля ловко разбивает дубиной кокос, установленный на голове у другого. Даже миролюбивые тибетские монахи пришли понаблюдать сикхские битвы на мечах.
С наступлением темноты начинается праздник у индусов. К Ревалсару с окрестных деревень прибывают носилки с изображениями разных божеств, да не какие-нибудь шесть – два десятка! Даже сикхи и тибетцы спешат подойти и прикоснуться к ним. Всю ночь индусы «зажигают» на берегу. Куда там культовым гоанским транс-вечеринкам! Большинство людей даже не представляет сколько шума можно произвести при помощи нескольких тяжелых барабанов, изогнутых медных труб с широкими раструбами и хлопков в ладоши. А я знаю точно – у меня окно с видом на озеро и отличная акустика. Всю ночь меня подбрасывает на кровати в такт барабанному бою.
На второй день Байсакхи к озеру съезжается еще больше автобусов с паломниками и чудовищное количество профессиональных попрошаек. Последние, как самонаводящиеся ракеты, способны выявить иностранца в толпе любой плотности. Приходится сбивать их с курса, давая им ложные цели – попросту скрываясь за спинами других иностранцев.Праздник достигает апогея, автобусы намертво застревают в пробке еще на подъезде к Ревалсару, а я спешу ретироваться. Отчаянно маневрирую между ревущими автобусами и джипами, вырываюсь на свободную дорогу и спокойно качусь вниз по наклонной. На следующих 25 километрах спуска моими недругами будут лишь дорожные ямы.
В городке Чамба находится священнейший храмовый комплекс Лакшми-нарайан. Верующие сидят во дворе храма возле костров и под распев молитвы бросают ветки в огонь, сжигая таким способом свои старые грехи.
Но в целом городок на меня производит скорее унылое впечатление. Сам виноват, приехал ночью и не заметил, что возле моей гостиницы расположена лавка «Шива-рыба». Теперь в моем номере пахнет свежей рыбой.
Велосипед со двора подает сигнал пронзительными гудками. Это проходящие мимо индусы не могут отказать себе в удовольствии потискать грушу клаксона, подаренного мне на велорынке в Дели. Теперь клаксон работает вместо сигнализации, по крайней мере, я всегда слышу, что велосипед еще на месте.
Впрочем, в этот раз кто-то из персонала гостиницы решил покататься, несмотря на то, что заднее колесо сковано замком. Результат – погнутые спицы, сломанный задний переключатель, искореженная цепь. Какой бы механизм не создали талантливые китайцы, талантливые индусы способны запросто разломать. Виновник себя так и не выявил. А мне пришлось пару часов орудовать плоскогубцами. Теперь велосипед снова на ходу, хотя и слегка потрескивает во время езды.
Лежу на кровати, пристально уставившись в экран ноутбука. Если не отворачивать взгляд, то комната с облезшими стенами и скрипучим вентилятором (а что я еще хотел за несчастные 100 рупий?) перестает существовать. Заглушая навязчивый запах «шива-рыбы», я ем мандарины и разбрасываю по комнате кожуру. Вдруг слышу странный шорох – кто-то роется в моих вещах. Склоняю голову и вижу торчащий из-под табуретки длинный хвост. Тут существо молниеносно разворачивается, и на меня глядят два черных внимательных глаза. Крыса? Вроде непохоже.
- Ты кто? – спрашиваю удивленно.
Звук моего голоса пугает зверя, и он исчезает в проеме незакрытой двери. Тело серое, сам длинный как такса и очень быстрый. Мангуст. Ну, хоть змей не придется опасаться в этой сомнительной гостинице.
Времени остается мало, но я стараюсь успеть посетить еще одно священное место – Шринагар. Любителям политических новостей этот город известен как столица неспокойного индийского Кашмира. Туристов он привлекает благодаря чудной плавучей деревне на озере Дал, сотням разноцветных лодочек-шикар и красивейшему горному пейзажу. Но есть в Индии категория людей, которая верит, что Шринагар – это в первую очередь место захоронения… Иисуса Христа.В книге «Алтай-Гималаи», написанной еще в 1929 году, Николай Рерих упоминает легенду о том, что «бодхисаттва Исса» жил и умер в Индии. Сейчас же во многих книжных лавках индийского субконтинента продаются книги, своими заголовками утверждающие однозначно: «Иисус жил в Индии».
Согласно этой версии Иисус действительно родился в Палестине, но годы жизни с 13 до 30 лет провел в индийских Гималаях, обучаясь в буддистском монастыре. Потом он вернулся в Палестину проповедовать, и оригинальное его учение сильно напоминало буддизм, включая идею реинкарнации. Впрочем, то что христианство и буддизм имеют много общего – не секрет, достаточно сравнить христианские и буддистские священные тексты.
Дальше авторы смелых книг заявляют: Иисус действительно был распят, но выжил. Его спасли последователи, они же помогли ему покинуть Палестину и избежать дальнейшего преследования со стороны иудейских жрецов. В Персии Иисус стал известен под видом пророка Юза Асафа (Иисуса сына Иосифа). Он прожил долгую жизнь, умер от старости и был похоронен в районе Каньяр в Шринагаре.
В гробнице Юза Асафа находится табличка, на которой на персидском языке написана выдержка из городской летописи «Вакати Кашмир»: «Внутри гробницы лежит древний пророк. В прошлом люди также верили, что был он пророк. Был он царского рода. Оставался здесь, молился и медитировал. И написано в книгах, что звали его Юз Асаф».
Я стою внутри маленького домика, в котором расположен накрытый зеленым покрывалом склеп. У меня в голове лишь один вопрос – возможно ли? Рядом толпится группа индийских туристов с видеокамерами. Они тоже не очень понимают, куда попали. Знают лишь, что место священное, и ждут комментариев от меня, направив в мою сторону зрачки видеокамер. Рассказываю им, то что слышал и что читал. Но, выйдя из дома, спрашиваю одного из местных жителей:
- А что, сами шринагарцы верят, что пророк Иса, Иисус, похоронен здесь?
- Нет, мы мусульмане в это не верим. Пророк Иса вообще не умирал. Бог взял его на небо вместе с телом. А вот в 80 км отсюда похоронен Моисей. И то, что это так – истинная правда!
GEO 8-9, 2007